1. Критику Когда поэт, описывая даму, Начнет: «Я шла по улице. В бока впился корсет,» — Здесь «Я» не понимай, конечно, прямо — Что, мол, под дамою скрывается поэт. Я истину тебе по-дружески открою: Поэт — мужчина. Даже с бородою. 2. Пробуждение весны Вчера мой кот взглянул на календарь И хвост трубою поднял моментально, Потом подрал на лестницу, как встарь, И завопил тепло и вакханально: «Весенний брак! Гражданский брак! Спешите, кошки, на чердак...» И кактус мой – о, чудо из чудес! – Залитый чаем и кофейной гущей, Как новый Лазарь, взял да и воскрес И с каждым днем прет из земли всё пуще. Зеленый шум... Я поражен: «Как много дум наводит он!» Уже с панелей смерзшуюся грязь, Ругаясь, скалывают дворники лихие, Уже ко мне забрел сегодня «князь», Взял теплый шарф и лыжи беговые... «Весна, весна! – пою, как бард,– Несите зимний хлам в ломбард». Сияет солнышко. Ей-богу, ничего! Весенняя лазурь спугнула дым и копоть, Мороз уже не щиплет никого, Но многим нечего, как и зимою, лопать... Деревья ждут... Гниет вода, И пьяных больше, чем всегда. Создатель мой! Спасибо за весну! – Я думал, что она не возвратится,– Но... дай сбежать в лесную тишину От злобы дня, холеры и столицы! Весенний ветер за дверьми... В кого б влюбиться, черт возьми! 3. Потомки Наши предки лезли в клети И шептались там не раз: «Туго, братцы... Видно, дети Будут жить вольготней нас». Дети выросли. И эти Лезли в клети в грозный час И вздыхали. «Наши дети Встретят солнце после нас». Нынче так же, как вовеки, Утешение одно Наши дети будут в Мекке, Если нам не суждено. Даже сроки предсказали: Кто – лет двести, кто – пятьсот, А пока лежи в печали И мычи, как идиот. Разукрашенные дули, Мир умыт, причесан, мил... Лет чрез двести? Черта в стуле! Разве я Мафусаил? Я, как филин, на обломках Переломанных богов. В неродившихся потомках Нет мне братьев и врагов. Я хочу немножко света Для себя, пока я жив; От портного до поэта – Всем понятен мой призыв... А потомки... Пусть потомки, Исполняя жребий свой И кляня свои потемки, Лупят в стенку головой! 4. Недоразумение Она была поэтесса, Поэтесса бальзаковских лет. А он был просто повеса, Курчавый и пылкий брюнет. Повеса пришел к поэтессе. В полумраке дышали духи, На софе, как в торжественной мессе, Поэтесса гнусила стихи: «О, сумей огнедышащей лаской Всколыхнуть мою сонную страсть. К пене бедер, за алой подвязкой Ты не бойся устами припасть! Я свежа, как дыханье левкоя, О, сплетем же истомности тел!..» Продолжение было такое, Что курчавый брюнет покраснел. Покраснел, но оправился быстро И подумал: была не была! Здесь не думские речи министра, Не слова здесь нужны, а дела... С несдержанной силой кентавра Поэтессу повеса привлек, Но визгливо-вульгарное: «Мавра!» Охладило кипучий поток. «Простите... – вскочил он,– вы сами...» Но в глазах ее холод и честь: «Вы смели к порядочной даме, Как дворник, с объятьями лезть?!» Вот чинная Мавра. И задом Уходит испуганный гость. В передней растерянным взглядом Он долго искал свою трость... С лицом белее магнезии Шел с лестницы пылкий брюнет: Не понял он новой поэзии Поэтессы бальзаковских лет. 5. Крейцерова соната Квартирант сидит на чемодане И задумчиво рассматривает пол: Те же стулья, и кровать, и стол, И такая же обивка на диване, И такой же "бигус" на обед,- Но на всем какой-то новый свет. Блещут икры полной прачки Феклы. Перегнулся сильный стан во двор. Как нестройный, шаловливый хор, Верещат намыленные стекла, И заплаты голубых небес Обещают тысячи чудес. Квартирант сидит на чемодане. Груды книжек покрывают пол. Злые стекла свищут: эй, осел! Квартирант копается в кармане, Вынимает стертый четвертак, Ключ, сургуч, копейку и пятак... За окном стена в сырых узорах, Сотни ржавых труб вонзились в высоту, А в Крыму миндаль уже в цвету... Вешний ветер закрутился в шторах И не может выбраться никак. Квартирант пропьет свой четвертак! Так пропьет, что небу станет жарко. Стекла вымыты. Опять тоска и тишь. Фекла, Фекла, что же ты молчишь? Будь хоть ты решительной и яркой: Подойди, возьми его за чуб И ожги огнем весенних губ... Квартирант и Фекла на диване. О, какой торжественный момент! «Ты - народ, а я - интеллигент», Говорит он ей среди лобзаний, «Наконец-то, здесь, сейчас, вдвоем, Я тебя, а ты меня - поймем ... » | 1. To the Critic A poet describing a lady will begin: "I was walking down the street. Tightly corsetted," — Here, "I" one does not understand, it must be said, too exactly — That is to say the poet mentally takes on the persona of the lady. I'll tell you the truth friend—to—friend: The poet is a man. Even has a beard. 2. Spring's Awakening Yesterday my cat looked at the calendar And his tail immediately rose like a trumpet, Then he ran up the stairs, like before, And he yelled warmly and bacchanally: "Spring marriage! Civil marriage! Hurry, cats, to the attic..." And my cactus — oh, miracle of miracles! – Drenched in tea and coffee grounds, Like a new Lazarus, rose again And every day it grows more and more from the soil. Gushes forth green ... I'm amazed: "What a lot of thoughts he gives!" There is already frozen dirt from the pavements, The dashing street cleaners shout abuse at each other, The "prince" has already wandered into my place today, I took a warm scarf and cross-country skis... "Spring, spring! – I sing like a bard, – Take your winter trash to the pawn shop." The sun is shining. By God, nothing! The spring azure scared away the smoke and soot, The frost no longer bites anyone, But many have nothing to shovel, just like in winter ... The trees are waiting ... Water is going foul, And there are more drunks than ever. My creator! Thank you for the spring! – I thought it wouldn't come back, But ... let me escape into the silence of the forest From the topic of the day, cholera and the city! A spring wind is outside the doors... Who the hell should I fall in love with? (prince = ragman) 3. Descendants Our ancestors went into their log huts And they whispered there over again: "It’s hard, brothers ... Expect the kids Will live more comfortably than us." These children became adults. And they Got home at a terrible hour, And they yearned. "Our children Will greet the sun after us." Today, it's still the same as ever, The only consolation is that Our children will end up in Mecca, Even if we're not destined to. Even the time was predicted: Some in two hundred years, some in five hundred years, In the meantime, lie in sadness And moo like an idiot. Colourfully dressed, "fuck off" attitude, The world is prettied up, coiffeured, endearing ... In two hundred years? As like as hell! Am I Methuselah? I sit like an eagle owl on the debris Of broken gods. In unborn descendants I have no brothers or enemies. I want a little bit of the world For myself while I'm alive; From tailor to poet - Everyone understands my call... And the descendants ... Let the descendants Playing out their destiny And cursing their darkness, Hit their heads against the wall! 4. Misunderstanding She was a poetess Poetess of Balzac's era. And he was just a rake, Curly-haired and ardent brunette. The rake came to the poetess. Scent hung in the crepuscular air. On the sofa, in tones of a solemn mass, The poetess recited poetry: “Oh, breathe fire into your caress To stir up my smouldering passion. On the frothy white of my thighs, beneath the scarlet garter Be not afraid to press your lips! I'm as fresh as the expiration of gillyweed, Oh, we will unite in the weariness of our bodies! ...” What happened was The curly brunette blushed. Flushed, but recovered quickly And thought: Here we go! These are not the Duma speeches of the minister, It's not words that are needed here, but actions... With the unbridled strength of a centaur The rake forced himself upon the poetess, But her unbridled piercing shriek: “Barbarian!” Cooled the vigour of the onslaught “Sorry ..." he jumped up, “you yourself...” But her eyes convey coldness and bearing: “You dared to approach a respectable lady Like a sweeper, with vulgar embraces?!” The Barbarian back in decorum. And backwards The frightened guest leaves. In the anteroom with a confused look It took him a long time to find his cane... With a face whiter than chalk An ardent brunette walked down the stairs: He did not understand the new poetry Of poetesses of Balzac's era. 5. The Kreutzer Sonata The lodger sits on a suitcase And thoughtfully examines the floor: The same chairs, and the bed, and the table, And the same upholstery on the sofa, And the same “bigus” for lunch, - But there is some kind of new light on everything. The calves of the plump washerwoman Fyokla shine. The strong figure leaning over in the courtyard. Like a discordant, playful choir, Soaped glass squeals, And patches of blue sky Promise thousands of miracles. The lodger is sitting on a suitcase. Piles of books cover the floor. Evil glasses whistle: hey, donkey! The lodger digs in his pocket, He pulls out a 25-ruble coin worn thin, A key, sealing wax, a 1-ruble and a 5-ruble coin... Outside the window, there is a wall with damp patterns, A hundred red-brown chimneys sticking up from it And in the Crimea almonds are already in bloom... The spring wind swirled in the curtains And can't find away out. The lodger will blow the 25 rubles on drink. He will drink so much that the sky will become hot. The glass has been washed. Again there is gloom and silence. Fyokla, Fyokla, why are you silent? You could just be snappy and bright: Come, take him by the hair And burn him with the fire of spring lips... The lodger and Fyokla are on the sofa. Oh, what a great moment! “You are the people, and I am an intellectual”, He says to her amid kisses, "Finally, here, now, together, I will understand you, and you will understand me ... ” |